#Все о теннисе
М. Ускембаева: Суицид среди детей происходит из-за эмоционального неблагополучия в семье
Zakon.kz
В Астане власти уже взялись за профилактику детских самоубийств. У детского психолога, руководителя Института равных прав и возможностей Маргариты Ускембаевой свой взгляд на эту проблему.
— Суициды среди детей и подростков – самая страшная проблема, мы занимаемся ее мониторингом уже 7-8 лет. И не только мониторинги проводим, но и прямые интервенции в каждом конкретном случае, когда к нам обращаются родители, или сами дети, или организации образования и просят помочь. К сожалению, угроза подросткового суицида по-прежнему остается острой. По данным ЮНИСЕФ, мы первые из 24 стран Центральной, Восточной Европы и СНГ по суицидам среди девочек 15-19 лет.
— Психиатры говорят, что в 90-е и 2000-е годы ситуация была еще хуже…
— Это нас не должно успокаивать. То, что дети в последнее время играют в интернете в какие-то опасные игры, игры со смертью, то об этой группе мы тоже уже давно говорили. Интернет пространство представляет угрозу для детей, потому что дети это самая чувствительная, самая уязвимая группа населения, они внушаемы, их легко втянуть во всевозможные игры, которые могут нанести ущерб их детской психике. Дети наши не защищены, родители не могут проследить элементарно, чем занимается их ребенок.
В моей практике был случай, когда к нам обратилась мама с тем, что она в компьютере своей дочери обнаружила ее переписку с подругой, которая также говорила о группе ВКонтакте «Открытые крыши». Они писали друг другу, что там-то и там есть открытые крыши, туда можно подняться…
— Когда это было?
— В прошлом году весной, я писала об этом, и по ОРТ показывали. Такая группа была в России и у нас в Алматы. Это связано с тем, что русский контент у нас по-прежнему очень силен, распространен.
Интернет представляет большую угрозу детям, потому что они не умеют выбирать информацию, не знают, что им может угрожать, они, повторюсь, очень внушаемы, поэтому происходят печальные, трагические истории, когда детей втягивают в какие-то опасные игры. Вы вспомните, даже взрослые иногда могут втянуться во всевозможные мошеннические игры, что-то отослать, на что-то поддаться, а тут дети, тем более, педагогически запущенные, малообщительные, которые не включены в какие-то другие социальные отношения, связи.
У одних недостаточно друзей в реальной жизни, другие отвержены в классе и так далее. Такие дети как раз и могут найти себе место в интернете и удовлетворять свои эмоциональные потребности.
— Почему дети так легко вступают в суицидальные игры?
— Я же говорю, они очень внушаемы, не могут просчитать все шаги наперед, не могут понять, к чему это может привести. Они могут просто следовать определенно заданному алгоритму извне, в данном случае из интернета и выполнять эти шаги только потому, что не понимают, не осознают последствий своих действий, не верят, что это может привести к печальному исходу. Только по этим причинам! Они не ждут каких-то угроз, по большому счету, поэтому ведутся и попадают в такие сети.
— Маргарита, какова суицидальная ситуация среди подростков в Казахстане последние 2-3 года?
— Я статистикой не оперирую, я считаю, что у нас статистика не отражает реальной картины, потому что есть разночтения между статистикой МВД, Министерства здравоохранения и Министерством образования. Все эти данные генерируются в Комитете по правовой статистике и специальным учетам при Генпрокуратуре, поэтому я не доверяю нашей официальной статистике, но даже она говорит, что подростковый суицид практически не снижается, он высок и среди мальчиков, и среди девочек.
Хочу отметить такую тенденцию: школы начали работать активно по предотвращению суицида, но по-прежнему школьных психологов изначально не учат работе с детьми, склонными к суициду. То есть даже если они и выявляют группы риска, то не знают, как с ними работать дальше, обращаются к нам, и мы вместе сотрудничаем.
А потом не всегда школьный психолог это может выявить, тут нужны специальные процедуры. Поэтому мы работаем с ними и у нас уже есть ряд предотвращенных подростковых случаев суицида.
К сожалению, бывают случаи утаивания суицида. Мне одна мама рассказала, что мальчик совершил суицид после того, как в школе его учительница отчитала его. Оказывается, на видеокамере было зафиксировано, как на перемене мальчик подошел к столу учительницы и взял из ее сумки 300 тг.
И она при всех отчитала его за это. Он пришел домой и совершил суицид. Но это не вошло в статистику. Я звонила в управление образования, называла конкретную школу, мальчика, класс, а они мне ответили, что случай не подтвердился, понимаете? То есть они не фиксируют случаи суицида среди детей, не хотят. К тому же оказалось, что отцом этого ребенка был прокурор.
У нас в Алматы только в 2015 году было 4 суицида среди студентов колледжа. Вот один из них.
Мне позвонила директор колледжа: мальчик хотел повеситься, но отец успел снять его. Мы поехали, обследовали этого мальчика, а через месяц он уже был реабилитирован, абсолютно здоровый, активный, адекватный ребенок. Также его обследовали известный психиатр, невропатолог, к которым мы обычно направляем таких детей. Потом он у нас просто пролечился в больнице.
— А что у него было?
— У него была интоксикация головного мозга как следствие перенесенного гепатита. Как видим, даже такие причины могут быть. Просто не уследили за здоровьем ребенка, вовремя не подлечили, у него появились всевозможные видения, он уже был в бессознательном состоянии. Говорит, вышел в туалет и всё, это произошло. Я восстановила картину, он в какой-то момент потерял контроль и совершил это действие.
— Маргарита, обязательно ли, чтобы дети, склонные к суициду, были из неблагополучных или неполных семей, испытывали какие-то материальные трудности?
— Нет, хотя у нас часто так говорят, и суицид напрямую связывают с материальным статусом. В случаях с детскими суицидами материальный статус значения не имеет. Ни материальный, ни социальный.
— Что тогда имеет значение?
— Эмоциональное неблагополучие в семье. А причинами эмоционального неблагополучия в семье может быть элементарное невнимание со стороны взрослых к своему ребенку. Вот и всё.
— То есть ребенку обязательно нужен эмоциональный выход?
— Да! Связи нет - нет доверительных отношений. Вот у меня была девочка, у нее в свое время были намерения о суициде. Она очень благополучная с материальной точки зрения, ей папа на карманные расходы мог давать каждую неделю 40 тысяч тг.
Директор школы говорит мне: «Я это заметила и запретила приносить такие большие деньги». Семья у них была в разводе, они с матерью жили в одном из элитных домов в Алматы, а отец так и остался в пригороде, откуда они переехали, и вот девочка металась между родителями. Они материально были очень обеспечены, но это не спасает вообще. Речь идет об эмоциональном благополучии - вот о чем нужно говорить.
Мама работает, карьерно устремленная женщина, властная, доминатная, подавляющая. Это ее поведенческая стратегия и она выбрала ее вынужденно, потому что нужно зарабатывать, поднимать девочку. А девочка оказалась чувствительной, нежной, ей не хватало маминого внимания, ласки, элементарной нежности.
И вот еще что я обнаружила в проблеме суицидах в случае с этой девочкой - криминализация детской активности поведения. Как было дело?
У девочки было намерение совершить суицид, но она еще не поднималась на крышу, сидела дома за компьютером, одна, переписывалась с подругой, потом пишет ей: «Ну, всё, я пойду прыгать». Выключает компьютер и выходит из дома. И тут подруга поднимет тревогу, звонит ее маме, мама – директору школы, все начинают бегать, искать ее. А она прошлась, проветрилась, подумала, а как будет моя мама, и передумала совершать самоубийство.
А потом ее поставили на учет в полиции и бесконечно беспокоили. Провели допрос без сопровождения законного представителя.
— Как зловеще звучит – допрос... И как это происходило?
— Полицейский первым нашел эту девочку и учинил ей допрос. То есть он нарушил права девочки, он не имел права допрашивать ее одну, он это должен был сделать в присутствии матери или других законных представителей ребенка. И задавал открытые прямые вопросы девочке, тоже дискриминационного характера. Спрашивал, куришь ли ты, потребляешь ли наркотики и так далее.
Впоследствии ее с мамой постоянно беспокоили, звонили, контролировали девочку. Вот это и есть криминализация активности детского поведения. В связи с этим следует проводить широкомасштабную работу в правоохранительных органах по продвижению политики декриминализации детского поведения.
Сейчас у нас уже второй год поэтапно внедряется медицинская программа по предотвращению суицидов. На мой взгляд, медицинская модель не помогает, не работает, потому что врачи имеют дело уже со свершившимся суицидом. Вернемся к мальчику, про которого я рассказала выше.
Я была в больнице скорой неотложной помощи, меня его мама позвала, когда он пытался совершить суицид, я видела, в каком он состоянии был. Но его уже довели до такого состояния. А что БСМП? Они оказывают первичную медицинскую помощь, и о суициде потом уже постфактум говорят. Нам же нужно говорить о предотвращении, о психопрофилактике детских, подростковых и молодежных суицидов, понимаете?
— В чем, по-вашему, суть психопрофилактики?
— Суть психопрофилактики как раз в том, чтобы учить родителей строить эмоционально-чувствительные отношения с собственным ребенком, учить говорить о детско-родительских отношениях, говорить, что семья является основным фактором развития ребенка. Наши социологические исследования тоже показали, что для детей на первом месте стоят родители.
Если у них в семье установлены с родителями доверительные, теплые, глубокие интимные отношения, то ребенок будет абсолютно неуязвим. А когда он дома отвержен, эмоционально не согрет, у него нет доверия к своим родителям, то, конечно, он будет искать это в интернете и на улице…
— Вы хотите сказать, что в детско-подростковых суицидах виноваты сами родители?
— Я не хочу это сказать, чтобы потом не сказали, вот, психологи обвиняют родителей. Я не обвиняю. Я просто описываю картину суицидов. Видите, сколько случаев у меня? И все другие случаи тоже указывают на это. А то у нас одно время было, что на школу все валили. Школа уже работает, школа делает, мы на системном уровне требовали и требовали. Сейчас они уже работают, но, тем не менее, надо понимать, в чем основная причина.
Мы говорим об эмоциональном благополучии детей, а специалистов именно по работе с детьми у нас не готовят. У нас нет детских психологов, нет школьных психологов. У нас есть специальность педагог-психолог, но их тоже очень мало выпускают, но и они не идут в школу из-за маленькой зарплаты и высокой при этом ответственности.
Также у нас не готовят медицинских психологов. Когда речь идет о детских суицидах, то здесь должны работать специалисты – медицинские психологи, а их у нас нет, я это из опыта знаю. Также нет суицидологов, их у нас тоже практически не готовят. Лично я знаю только одного суицидолога в Астане, а в Алматы есть или нет, не знаю, не слышала.
Вот у нас все пишут про суициды, а что толку, что зря сотрясать воздух. Вот вы задайте им конкретный вопрос: «А вы смотрели в глаза ребенку, который хотел совершить суицид?». И никто вам не скажет, что видел эти глаза. А я с этими детьми работаю, поэтому говорю, что предотвращать детский суицид надо и надо уметь это делать, и не бояться это делать.
Мы сотрудничаем с детским психиатром, но даже он не поставил этому мальчику из колледжа, который хотел покончить жизнь самоубийством, психиатрический диагноз. А был бы кто-то другой, то поставили бы и закрыли его в психиатрическую клинику, и залечили бы его.
Я звонила в департамент здравоохранения, требовала, чтобы его госпитализировали, потому что мама не хотела госпитализировать. Я ей говорю, идите к невропатологу, а она думает, что мы ее на деньги раскручиваем. Она не понимает степени опасности для своего сына, вот в чем проблема. Я звонила ей, требовала, чтобы он курс лечения прошел, он не прошел до конца.
Потом я позвонила директору колледжа, чтобы директор, используя административный ресурс, повлияла на мать студента и та бы начала лечить своего сына в больнице. Потом позвонила в департамент здравоохранения, сказала, помогите. Они сказали, хорошо. Потом я опять директору колледжа позвонила, говорю, а вы знаете, я сообщила в департамент здравоохранения, потому что директор колледжа сказала мне, пожалуйста, не сообщайте никуда, никому не говорите, просто помогите.
Видите, как это происходит на практике?! Потому что этот случай вошел бы в статистику, а он не вошел. Вообще все наши случаи не вошли в статистику. В полиции их просто фиксируют и всё.
