Конституционный контроль в механизме «разделения властей»

Конституционный контроль
в механизме
«разделения властей»

Аспирант Института Философии и Политико-Правовых Исследований Национальной Академии Наук Азербайджана, г. Баку Р. Панахов поднял вопрос о конституционном правосудии, как о важнейшем атрибуте современного демократического устройства.

 Конституционное правосудие, как важный атрибут современного демократического устройства, получило в XX столетии международное признание. Оно способствует поддержа­нию конституционной законности, обеспечивает законность в це­лом. Эффективная организация конституционного судебного конт­роля гарантирует верховенство Конституции, без которой последняя была бы обречена оставаться не более чем общей декларацией. Азербайджанская Республика, как и другие государства, вступившие на путь демократического развития, учредила данный институт ров­но год назад. Этому предшествовало принятие Конституции Азер­байджанской Республики, которая урегулировала вопросы организа­ции и компетенции Конституционного Суда. Принципы организа­ции и деятельности Конституционного Суда регламентированы в За­коне Азербайджанской Республики "О Конституционном Суде". Статья 1 Закона предусматривает, что Конституционный Суд - вер­ховный орган конституционного контроля по вопросам, отнесенным Конституцией Азербайджанской Республики к его компетенции[1]. Основная цель Конституционного Суда согласно Закону "О Конс­титуционном Суде", - обеспечение верховенства Конституции Азер­байджанской Республики.

Обращение к исследованию политико-правовой природы конституционного контроля с позиций теории «разделения властей» рождает далеко не простую дилемму: следует ли идентифицировать конституционный контроль с какой-то одной ветвью власти (с несколькими властями), либо оценивать как автономную, самостоятельную власть? Причем проблема эта связана с вопросом не столько о количестве властей, сколько о политической, функциональной значимости, организационной и компетенционной обособленности конституционного контроля по отношению к иным ветвям власти.

Как свидетельствуют отечественные авторы В. В. Абашмадзе, А. М. Барнашов, в различных государственно-правовых доктринах выделяются от трех до семи видов властей. При этом в классических учениях конструкции разделения властей далеко не всегда совпадают в перечне этих властей, а именно: судебная власть не всегда обособлена в самостоятельную власть, одноуровневую с законодательной и исполнительной[2]. Более позднее признание судебной власти как бесспорного элемента в триаде властей можно, очевидно, объяснить влиянием идей концепции «правового государства» И. Канта, их практическим воплощением в странах развитой демократии.

Прежде всего, необходимо решить такой вопрос, как соотношение конституционного контроля с судебной властью: имеет ли место совпадение, или же конституционный контроль — это самостоятельный, четвертый вид власти. В странах американской модели организации конституционного контроля соответствующая проблема не так актуальна, поскольку здесь конституционно-контрольная деятельность и деятельность по отправлению правосудия организационно слиты — и та и другая функции осуществляются общей судебной системой. Более того, справедливо утверждение, что в странах упомянутой группы повышению роли общих судов и их обособлению в самостоятельную ветвь власти в значительной мере способствовала осуществляемая ими функция контроля, т. е., грубо говоря, в «судебной власти» больше конституционного контроля, нежели общего правосудия.

Иная ситуация в странах с «австрийской», или «европейской», моделью конституционного контроля. Не будет предосудительным квалифицировать конституционный контроль в них как четвертый вид власти, наряду с законодательной, исполнительной и судебной (отправлением правосудия). Однако есть основания применительно к странам с «европейской» моделью организации конституционного контроля говорить и о дуализме в системе единой судебной власти. Такая двойственность, как показывает мировая практика, в некоторых странах наблюдается не только в судебной, но и в законодательной, и в исполнительной системах власти. Например, во Франции (Конституция 1958 г.)—дуализм института главы исполнительной власти. Впрочем, избранный подход, касающийся проведения параллели между процессами дуализации внутри различных ветвей власти, в определенной мере уязвим, так как, с точки зрения содержательной, виды деятельности, связанные с отправлением общего правосудия либо осуществлением конституционно-контрольной деятельности, совершенно различны; в то же время указанные примеры дуализма законодательной и исполнительной власти имеют в основной организационный характер и предполагают лишь определенную функциональную специализацию двойственных властных структур в реализации одних и тех же видов деятельности. Вместе с тем нельзя согласиться с мыслью, что конституционный контроль не является разновидностью правосудия, и отвергнуть такое понятие, как конституционное правосудие. При указанном подходе необходимо правильно расставить приоритеты, имея в виду более высокий уровень правосудия, осуществляемого в порядке конституционного контроля, и высшее положение конституционных судов в иерархии судебных органов, прямо предусмотренное конституционным и специальным законодательством в ряде стран.

Будем ли мы называть конституционный контроль четвертой властью, либо говорить о дуализме в системе единой судебной власти, дифференцировать эти утверждения по странам или делать общий для всех стран выбор из основной дилеммы — важно проявить категоричность в главном: конституционный контроль, ассоциирующийся прежде всего с его основной, судебной, формой, является элементом механизма государственной власти, стоящим на одном уровне с двумя ее основными ветвями— законодательной и исполнительной. Будучи частью механизма государственной власти, судебный конституционный контроль несет в себе признаки, свойственные каждой из противоположных властей. Иными словами, в процессе конституционно-контрольной деятельности осуществляются и законодательные, и исполнительные, и судебные функции. В этом смысле можно согласиться с утверждением, что непреодолимых границ между различными властями нет, а также принять теорию об организационно-правовых формах осуществления государственной власти, разработанную отечественной наукой[3].

Если иметь в виду, что каждая из ветвей власти реализуется в одних и тех же организационно-правовых формах (через нормотворчество, через толкование, на. основе позитивного правоприменения и в правоохранительной деятельности), то лишь в этом случае можно понять, каким же образом действует механизм взаимодействия, конкуренции и «взаимного сдерживания» властей, а именно: посредством корреспондирующих организационно-правовых форм их реализации. Например, механизм «сдерживания» законодательной власти со стороны судебного конституционного контроля связан прежде всего с нормотворческой деятельностью, осуществляемой обеими властями, в частности, нормотворчеством органов судебного конституционного контроля в процессе проводимых ими проверок на конституционность, а также в связи с рассмотрением иных категорий дел. При этом функции, соответствующие правотворческой, толковательной, правоприменительной или правоохранительной формам деятельности, каждой властью, в том числе и судебным конституционным контролем, реализуются хотя и параллельно, но лишь в пределах и в контексте стратегического целевого назначения той или иной ветви власти (в частности, и конституционным контролем как специализированной властью). Это придает организационно-правовым формам осуществления государственных функций, корреспондирующим различным властям, специфическую окраску, а каждой ветви власти в совокупности ее организационно-правовых форм—эффект обособленности.

Конституционный Суд независим от других ветвей власти - за­конодательной и исполнительной, правовую основу его деятельнос­ти составляют Конституция и Закон "О Конституционном Суде". Процедура конституционного судопроизводства урегулирована так­же в Законе "О Конституционном Суде".

Важно отметить, что в Азербайджане использована европейская модель конституционного правосудия, сочетающая в себе абстракт­ный и конкретный конституционный контроль. Абстрактный конт­роль состоит в том, что Конституционный Суд по запросу Прези­дента Азербайджанской Республики, Милли Меджлиса, Кабинета Министров. Верховного Суда, Прокуратуры Азербайджанской Рес­публики, Али Меджлиса Нахчыванской Автономной Республики ре­шает вопросы о соответствии законов Азербайджанской Республики, указов и распоряжений Президента Азербайджанской Республи­ки, постановлений Милли Меджлиса, постановлений и распоряже­ний Кабинета Министров, нормативных правовых актов централь­ной исполнительной власти Конституции Азербайджанской Респуб­лики. В целом в ст. 130 Конституции перечислены и другие право­вые акты, конституционность которых проверяет Конституционный Суд по запросам упомянутых субъектов. Можно сказать, что в по­рядке предварительного контроля подлежат проверке на соответс­твие Конституции не вступившие в силу межгосударственные дого­воры Азербайджанской Республики.

Конкретный нормоконтроль проявляется в оценке конституци­онности нормативного акта, примененного или подлежащего к применению в конкретном деле по жалобе на нарушение конститу­ционных прав и свобод граждан, через соответствующие суды в Вер­ховный Суд Азербайджанской Республики с просьбой о направле­нии запроса в Конституционный Суд. Почти все дела в Конституционном Суде рассмот­рены в порядке осуществления абстрактного контроля.

Конституционный контроль, как и другие виды власти, реализуется не только в нормотворческой форме, но и через правоприменительную (организационно-исполнительную) деятельность. Можно ли говорить о правоприменительном характере процесса судебного конституционного контроля, и каков удельный вес этой организационно-правовой формы в осуществлении судебного конституционного контроля? Что касается оснований правоприменения, то они следуют из ограниченного характера нормотворчества, осуществляемого органами судебного конституционного контроля. Во-первых, как уже было упомянуто, в странах, где институт юридического прецедента предусмотрен в самом законодательстве о судебном конституционном контроле, он чаще распространяется на ограниченный перечень видов конституционных судопроизводств. Во-вторых, в указанной группе государств и в странах, где юридический прецедент приобрел значение источника права в силу обыкновения, решения конституционных судов приобретают нормативный характер не автоматически, а избирательно, при этом выбор лежит в сфере дискреционного усмотрения самого органа судебного конституционного контроля, который вправе провозгласить, что решение по конкретному делу будет обязательным для любых, подобных данному, случаев (или если оспариваемое действие (акт) повторяется), либо не провозглашать этого. Таким образом, правоприменение свойственно судебному конституционному контролю, его объем и удельный вес могут быть определены по остаточному принципу: все то, что по решению самого органа судебного конституционного контроля или в силу закона не приобретает силы прецедента, источника права, — лежит в сфере правоприменения. Объем правоприменения, кроме того, может быть дифференцирован в зависимости от категорий дел, рассматриваемых в порядке конституционного судопроизводства. Можно говорить о конституционных судопроизводствах как о более приближенных к правоприменению, по таким категориям дел, как конституционные споры между органами государства или субъектами федерации, споры государства и территорий по вопросам разграничения компетенции или по делам об оспаривании выборов. И, наконец, потенциал позитивного правоприменения ограничен тем обстоятельством, что решения конституционных судов выполняют преимущественно охранительные, а не регулятивные функции.

Как и нормотворчество, правоприменение в сфере судебного конституционного контроля имеет особый характер в сравнении с правоприменением, осуществляемым в системах иных видов власти. Прежде всего специфика проявляется в сопоставлении с правоприменением как организационно-правовое формой реализации исполнительной власти, где позитивная Правоприменительная деятельность представлена особенно широко. Согласно общей теории права, могут быть сформулированы следующие признаки правоприменительной формы деятельности. Это деятельность: 1) компетентных органов и должностных лиц, наделенных властными полномочиями (преимущественно речь идет об органах и должностных лицах системы исполнительной власти); 2) представляющая собой одну из форм реализации права; 3) посредством которой организуется и контролируется осуществление норм права, исполнение нормативных актов; 4) по оценке и регистрации в правоприменительном акте юридических фактов, о наличием (отсутствием) которых закон связывает возникновение прав и обязанностей у конкретных субъектов; 5) в процессе которой осуществляется применение общей нормы к конкретному случаю; 6) связанная с вынесением индивидуально-правового акта, в котором фиксируется принятое решение[4].

При сопоставлении указанных признаков с правоприменением, осуществляемым посредством судебного конституционного контроля, помимо того, что механизм анализируемой разновидности правоприменения составляют общие либо специализированные судебные органы конституционного контроля, т. е. органы, не совпадающие с аппаратом исполнительной власти, специфические черты правоприменения в сфере судебного конституционного контроля могут быть определены следующим образом: 1) более ограниченный круг и, в большинстве случаев, исключительно высокий социально-правовой статус «государственных» участников процесса правоприменения в сфере судебного конституционного контроля; 2) деятельность, посредством которой организуется и контролируется осуществление двойного, тройного и т. д.. ряда норм: норм конституций и законов, норм оспариваемых нормативных актов; 3) форма реализации конституции и ее норм; 4) правоприменительная деятельность наиболее высокого уровня не только по субъектному составу «государственных» участников, но и по содержанию деятельности, ибо в процессе ее осуществляется конкретизация норм конституции к оспариваемому нормативному акту; 5) деятельность, которая связана с оценкой и регистрацией в акте правоприменения не только юридических фактов, а прежде всего оспариваемых нормативных актов; в отношении же юридических фактов, входящих в сферу судебного конституционно-контрольного процесса, можно отметить ту их черту, что они есть факты реальной политики; 6) акт правоприменения, вынесенный органом судебного конституционного контроля — это индивидуально-правовой акт, имеющий преюдициальное значение, т. е. не подлежащий пересмотру посредством правоприменительной деятельности органов, относящихся к иным системам власти.

Завершая анализ правоприменения как организационно-правовой формы осуществления судебного конституционного контроля, отметим, что потенциал правоприменения, так сказать, «в чистом виде» в решениях конституционных судов не превышает их нормативного потенциала. Такой вывод объясняется тем, что позитивная правоприменительная деятельность органами судебного конституционного контроля осуществляется в широком сочетании с разъяснением, толкованием конституций и законов, а квалификация толкования в качестве части либо формы (разновидности) правоприменения не бесспорна, тем более применительно к процессу судебного конституционного контроля. Таким образом, уже поставленная нами проблема соотношения толкования и правотворчества в сфере судебного конституционного контроля дополняется проблемой соотношения толкования и правоприменения в этой же сфере деятельности. Кроме того, юридическую природу судебного конституционного контроля обнаруживают и данные его сравнительного анализа с толкованием, осуществляемым иными субъектами права. Вопросам реализации судебного конституционного контроля в механизме «разделенных властей» посредством такой организационно-правовой формы его осуществления, как толкование, а также специфике деятельности по правовой охране (защите) конституции как еще одной организационно-правовой формы реализации судебной конституционно-контрольной власти посвящена вторая часть статьи.

Литература

1. Барнашов А. М. Теория разделения властей: становление, развитие, применение. Томск, 1988

2. Горшенев В. М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе. М., 1972

3. Закон Азербайджанской Республики “О Конституционном суде” от 23 декабря 2003 года. Газ., «Азербайджан» 2004, 8 января, с. 3

4. Касумов З.М. Разделение властей. Баку: Текнур, 2008;

5. Недбайло П. Е. Применение советских правовых норм. М., 1960

6. Самощенко И. С. Охрана режима законности Советским государством. М., 1960

7. Теория государства и права /Под ред. А. И. Королева, Л. С. Явича, Л., 1982

 Резюме

Конституционное правосудие, как важный атрибут современного демократического устройства, получило в XX столетии международное признание. Оно способствует поддержа­нию конституционной законности, обеспечивает законность в це­лом.

 Вопросам реализации судебного конституционного контроля в механизме «разделенных властей» посредством такой организационно-правовой формы его осуществления, как толкование, а также специфике деятельности по правовой охране (защите) конституции как еще одной организационно-правовой формы реализации судебной конституционно-контрольной власти посвящена вторая часть статьи.

К.ю.н. М.Асланов

 Constitutional control in the «power distribution» mechanism

 Summary

Constitutional justice as the important attribute of the modern structure, gained international recognition in XX century. It favours the maintenance of the constitutional legality provides legality as whole. This article is about the questions of the realization of the legal constitutional control in the «power distribution» mechanism.