#Все о теннисе
Амина Умурзакова: Вечно юная душа
Фото: zakon.kz
Амина Умурзакова прожила большую яркую жизнь, снялась во многих кино и спектаклях, среди которых «Сказ о матери», «Безбородый обманщик». «Ангел в тюбетейке», «Алые маки Иссык-Куля», «Белый шаман» и др. В конце 2003 года народная любимица перенесла обширный инфаркт и в начале 2004-го слегла в больницу.
В те дни я как раз хотела взять у нее интервью к ее 85-летию, но Амина-апай сказала, что лежит в больнице и никого из журналистов не принимает. И тогда я сказала, что я ее землячка, что я тоже из Семипалатинской области и у меня день рождения тоже 8 марта. Амина-апай умилилась и разрешила мне приехать к ней и дала мне интервью, лежа на больничной койке. Мы с ней беседовали более часа. Если не ошибаюсь, это было последнее большое интервью народной артистки.
— Амина-апай, как вы себя чувствуете?
— Рахмет, жаным, уже лучше. Вчера, например, мне было плохо, скорую вызывали, сегодня привезли в больницу, а сейчас, слава Богу, я сижу, дышу, да еще с тобой разговариваю. До твоего прихода даже кино смотрела, в котором я снималась, ну, пожертвовала им ради тебя, потому что ты очень хотела со мной встретиться. Молодец, всегда добивайся своей цели и тогда у тебя в жизни все будет хорошо.
— Мне не хочется сильно вас утомлять, поэтому расскажите, пожалуйста, коротко о себе.
— Я родилась 8 марта в селе Шынгыстау Абайского района Семипалатинской области. Потом это село переименовали в Караул. После ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне, аул наш, конечно, выглядит уже не так, как раньше, но все же есть чем гордиться. Во-первых, там сохранились музеи Ауэзова и Абая, и это замечательно.
Во-вторых, когда мне было 60 лет, я съездила на Родину. Старых людей там осталось совсем мало. Молодежь подошла ко мне и сказала, что на кладбище, где похоронены наши предки до седьмого колена – жетi-ата, сделали оградку, двери, чтобы туда не заходили скотина, собаки, внутри всегда чисто, ухожено.
Днем там бывает мулла, который читает Коран, когда могилы предков посещают приезжающие издалека родственники и просто чтящие их память люди. Это было очень приятно и трогательно. Я очень довольна молодежью и благодарна ей за внимание и заботу. В этом ауле прошло мое детство, и воспоминания о нем берут за душу, хотя я рано уехала оттуда.
У меня отца не было. За отца был брат Каптыгай. Он работал в Семипалатинске и всех нас забрал к себе. А когда его повысили в должности и перевели в Алма-Ату, мы тоже вместе с ним переехали сюда. Здесь я училась в казахской школе № 18, и когда мне исполнилось 15 лет, уехала в Ленинградский театральный институт, который окончила в 1938-м году.
— Как вы туда попали?
— В предвоенные годы у нас только-только начали готовить своих актеров и моя подруга, узнав, что проводится предварительный отбор в Ленинградский театральный институт, говорит, давай сходим, посмотрим, вдруг понравимся, и нас примут. И мы пошли ради интереса.
В приемной комиссии сидели два молодых человека. Попросили нас прочитать стихи. Мы прочитали. Спеть сказали – спели. В общем, приняли нас. Я примчалась домой счастливая и радостная и говорю маме: «Я поеду в Ленинград, учиться на артиста!». А она: «Ой, что ты делаешь? Зачем? С ума что ли сошла? Ай жынды, ай жынды, койшы» (Вот дурочка, перестань – Т. Н.).
Потом я побежала к брату в контору и сказала то же самое. Он отослал меня домой, а вечером состоялся семейный разговор за чаем. Брат как отрезал: «Не поедешь. Несовершеннолетних не примут». А я: «Принимают. Мне сказали, что можно. Запомни, брат, все равно я поеду. И билет уже на завтра есть». Короче, как будто убедила их, а они, можно сказать, все мимо ушей пропустили и наутро сделали вид, будто не замечают моего отъезда.
Жены моих старших братьев – Даметкен и Нуртай – были подругами. Вообще редко бывают такие снохи. Они очень хорошо относились ко мне, любили, баловали и даже по имени никогда меня не называли. По казахскому обычаю это знак уважения и почтения. Одна уменьшительно-ласкательно называла Кишкенем, другая – Мырза джигит. Так вот, они собрали мне чемодан и на другой день, ближе к обеду, за мной на ишаке приехали ребята, которые нас приняли.
В то время Алма-Ата была как деревня, не было ни трамваев, ни троллейбусов, ни автобусов. И тут я увидела маму. Она стояла какая-то растерянная и не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Наконец, произнесла: «Ты что, правда едешь?». Смотрю, слезы у нее текут. Конечно, она была очень сильной женщиной. Ребята положили на ишака чемодан и говорят: «Амина, ты можешь сесть».
И вот мы тронулись на станцию во вторую Алма-Ату: я на ишаке, они пешком. Из домашних никто не сопровождал. Правда, когда мы стояли в ожидании поезда, приехал брат. Пожурил немного, деньги дал на дорогу, поцеловал и посадил на поезд.
Когда мы приехали в Ленинград, я была потрясена его красотой! Глаза разбегались во все стороны, я не знала, куда смотреть. А по-русски знала только два слово: «здравствуйте и до свидания», больше ничего. Я была очень живая, подвижная, быстро зашла в трамвай и села. Сопровождающие нас ребята устроились сзади и, оказывается, на одной из остановок слезли. А я сижу спокойно, потом оборачиваюсь, а их нет. На следующей остановке я соскочила, смотрю, они бегут за мной: «Амина, Амина…».
По приезде мы сразу устроились в общежитии и началась наша прекрасная студенческая жизнь.
— Вам везет на людей?
— Еще как! Я очень довольна, как меня воспитывали. По-хорошему, по-доброму. Ленинградский режиссер Василий Васильевич Меркурьев был мне как отец, Его жена Ирина – как мать. Они не хотели, чтобы я, еще не совершеннолетняя, жила в общежитии и забрали к себе, хотя у них были свои две дочки.
Я же была из колхоза. Что знала? Ничего. И вот они учили, как ложку, ножик держать, как разговаривать. А вернувшись с работы, всегда спрашивали, как я себя чувствую. Замечательные были люди. Хорошо помню, как я первый раз пошла в институт. В аудитории сидели парни и девушки с подготовительного курса, приехавшие сюда за полгода до меня, успевшие освоиться, привыкнуть к городскому укладу и образу жизни. Девушки модно одеты, ребята при галстуках…
Я зашла и смотрю на всех, как дикарка. Хорошо помню и свой первый, можно сказать, вступительный экзамен. Я прочитала стихи Абая, затем мне дали задание: ты в школе, папа с мамой на работе, дома остался братишка. Ты пришла из школы, и вдруг видишь – пожар, дом горит. Покажи, что будешь делать? Кричи, плачь, делай все, что угодно. С этими словами меня выставили за дверь.
Я постояла, подумала и вдруг неожиданно вспомнила маму, по которой сильно соскучилась. Я же с ней спала до 15 лет, как не соскучиться?
И отчаянно, во весь голос закричала: «Апа, апа», а сама реву, дай Бог. Стала метаться туда-сюда, то за одну стену цепляюсь, то за другую, и уже не могу себя остановить. В это время подошел Василий Васильевич Меркурьев, обнял меня и говорит: «Все, все, все хватит…». Взял носовой платок, вытер мне нос, лицо, успокоил. Вот так я сдала экзамен и осталась.
А ведь когда я приехала, говорили, я сама слышала: «Что, у нас детсад что ли? Девочку надо домой отправить».
Будучи студенткой, я снялась в фильмах «Комсомольск» Сергея Герасимова и «Амангельды» Моисея Левина.
— А что было потом? Как сложилась ваша жизнь, ваша творческая судьба?
— После учебы в Ленинграде меня направили в Чимкентский областной театр. Здесь я сыграла роль Баян в спектакле Габита Мусрепова «Козы-Корпеш – Баян-Сулу», Маржан в «Ночных раскатах» Мухтара Ауэзова, Смеральдину в спектакле «Слуга двух господ» Гальдони. Сейчас, конечно, из старых актеров и режиссеров никого не осталось.
Незадолго до войны я переехала в Алма-Ату и в течение 10 лет работала на киностудии «Казахфильм». Вышла замуж, дочку родила, работала в Академическом театре, но меня сократили. Специально. Это точно знаю.
— Завистники постарались?
— Ну, да. Тогда я хорошо узнала, что такое кино. К нам эвакуировали «Мосфильм», «Ленфильм» и когда им для массовки нужны были люди, первой брали меня. Я с удовольствием снималась в любой роли. Я институт с отличием окончила, да еще ребенок был, как я могла дома сидеть?
Как раз в то время прошел слух, что будет открыт актерский отдел, в том числе казахский. В ожидании этого, я поступила на курсы монтажников, и после их окончания работала монтажницей, но постоянно поддерживала связь с московскими и ленинградскими коллегами.
Тогда снимали картину «Иван Грозный» и я немного подрабатывала там. Наконец, ныне покойный режиссер Григорий Львович Рошаль открыл актерский отдел, и я стала туда ходить.
— Какую первую роль вы сыграли в кино?
— Мухтар Ауэзов написал сценарий картины «Песни Абая» и Рошаль взялся за ее постановку. То, что сам Рошаль взялся за нее, уже было большим плюсом, я была уверена, что хоть маленькая роль, хоть эпизод какой-нибудь да сыграю.
Актеров стали искать задолго до начала съемок и однажды, когда фотографировали кандидатов на ролик, ко мне прибежала одна из актрис и выпалила: «Амина, Рошаль там какое-то фото держит, но нижнюю часть лица закрыл зачем-то и кроме глаз ничего не видно. По-моему, это ты».
Позже, когда мы все собрались в актерский отдел, я спросила Григория Львовича: «А кому вы нос закрывали?». А он: «Вот как раз тебе. Ты очень понравилось Ауэзову, но он сказал, что ты курносая. А я ему сказал, доверьте мне глаза, а нос я ей сделаю». И действительно мне сделали нос.
— Это как?
— На нос накладываются специальные пластиковые формы, так называемый мост. При этом нельзя ни пить, ни разговаривать. Просто сидишь без мимики и все. Как съемка – так нос и делают, и так до тех пор, пока картина не закончится.
Короче, сделав экранную пробу, москвичи уехали. Мы остались в ожидании. Временами меня охватывал мандраж: вдруг не утвердят. Ладно, думаю, что будет, то будет. И вот через месяц пришла телеграмма: «Амина утверждена на роль Ажар». Не представляешь, какое это было счастье. Это первая роль, которую я сыграла в кино. Потом у меня было много фильмов и десятки ролей в спектаклях. Обо всем не расскажешь, это целая жизнь. Но скажу одно – я довольна своим творчеством.
В 1949 году, работая в Государственном казахском театре для детей и юношества, мне удалось сделать ряд интересных ролей, среди которых Луиза в спектакле «Коварство и любовь» Шиллера, Саруар из «Рабиги», мать из «Светлой любви» Сабита Муканова, мать в спектакле «Это моя судьба» Акима Тарази, Глумова в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и многие-многие другие. За исполнение ролей Камал в «Мятеже» Фурманова и Шуали в «Ибрае Алтынсарине» я стала лауреатом Всесоюзного фестиваля театра в Москве.
— Амина-апай, в зрелые годы вам удалось воплотить на экране образы десятков любящих и мудрых матерей. Вы любите роль матери?
— Очень люблю. Особенно мне дорог фильм «Сказ о матери», за который мне дали первый приз за лучшую женскую роль на кинофестивале в Ленинграде, затем Государственную премию Казахской ССР. Также мне очень нравится роль матери в фильме «Ангел в тюбетейке». До сих пор, сколько живу, у нас еще ни одной такой комедии не сняли. Конечно, в разное время разный подход к искусству. Сейчас по-другому. Но все же кино для меня многое значит.
Съемки чем хороши? Благодаря различным кинофестивалям, я объездила много стран, была в Индонезии, Индии, на Чукотке… Съемки у меня были и на Северном Ледовитом океане.
— Как вы успевали? Кто-то помогал?
— Мне очень много помогал мой муж, фронтовик Камаси Умурзаков. Если бы не он, я бы не успевала ездить и сниматься в кино, но я рано его потеряла и осталась с тремя детьми на руках – дочкой Лялей и сыновьями Таласом и Ескендиром.
— Вы по любви вышли замуж?
— Конечно. После смерти Камаси жизнь пошла не сладкая, я вертелась-крутилась, как могла. Вставала чуть свет, готовила детям большой тазик лагмана на целый день, тогда у меня очень хорошо получался лагман, и они с удовольствием ели его, затем бежала в театр, потом на радио, дубляж, киностудию.
К концу дня еле-еле стояла на ногах. Я хваталась за любую работу, лишь бы заработать, одеть, обуть детей. Даже на гастроли по 45 дней уезжала. Меня тогда спасала дочка. Несмотря на то, что сама еще была маленькой, за братишкой следила хорошо. Сейчас она живет в Астане, уже сама бабушка.
— Кто ваша дочь по специальности?
— Она в искусство не пошла, хотя ее хотели снимать. У меня и сыновья молодцы. Талас преподает актерское мастерство в Казахской академии искусств, снял документальный фильм «Амина». Ескендир один раз снялся в Киевской студии совместно с Югославией, но тоже не пошел в искусство, а окончил политехнический институт. Воспитывать сыновей нелегко, но я им благодарна. Они оправдали мои надежды и то, что я им отдала всю свою молодость.
Сейчас я живу с Таласом. Снохе некогда, она с утра уходит на работу, вечером приходит, ей тоже нелегко. У них одна дочь в этом году оканчивает институт, второй – 11 лет, им надо уделять много внимания и времени. Короче, за мной в основном ухаживает Талас. Среди сыновей редко такие встречаются.
— В чем он редкий?
— Он очень внимательный, заботливый. Если я лежу, приготовит кашу и спрашивает: «Мама, подать тебе это сюда? Что еще принести?». Я бы всем матерям желала таких сыновей, которые не забывают великую безграничную материнскую любовь.
— Какой, на ваш взгляд, должна быть женщина в жизни, а не в кино?
— Женщина должна оставаться женщиной и никакого равноправия не надо. Сейчас женщины не стали рожать, а жаль. Надо думать о потомстве нации и народа, чтобы казахи из поколения в поколение не уменьшались, Чтобы наши дети росли один за другим. Женщине и мужчине надо бережно относиться друг к другу, любить и уважать, как говорят казахи, сiз-бiз деп. У нас с мужем всегда были хорошие, теплые отношения.
- Вы у нас очень красивая, в вас часто влюблялись?
– Было.
– Можете сказать, кто, например?
– Нет. Скажу только, когда муж умер, один народный артист сказал: «Амина, ты еще молода, что сидишь? Дочь твоя выйдет замуж, сыновья женятся, останешься одна. Почему о будущем не думаешь?». На что я ответила: «Будь у меня один ребёнок, я бы не раздумывала. А здесь трое, да еще два мальчика. Они убьют того человека, за которого я выйду замуж». Что и говорить, были люди, которые сочувствовали таким образом.
Но мне дети были дороже, хотя тогда была еще молодая, 40 с лишним лет. Но я тебе скажу, дочка, казашки в этом отношении совершенно не похожи на других. Они выносливые и смиренные, воспринимают удары судьбы достойно. И этому нас никто не учит, это у нас в крови.
Когда я похоронила мужа, ничего, кроме детей и работы, не знала, поэтому личной жизни у меня не было.
— Амина-апай, как вы считаете, какой грех для женщины самый тяжкий?
— Измена мужу. Раз она идет на это, значит, душа к мужу не лежит и лучше уйти, чем так жить.
— А смысл жизни, по-вашему, в чем заключается? Я говорила на эту тему со многими известными людьми, но не все могут ответить на этот вопрос. Наверное, сложный вопрос…
— У каждого свое понятие на этот счет. Для меня смысл жизни заключается, прежде всего, в детях, их благополучии. Если они хорошо живут – ты цветешь. Поэтому очень важно вырастить их такими, чтобы можно было ими гордиться.
Я хочу сказать, что главным показателем жизни человека являются не столько профессиональные успехи и достижения, сколько то, какими вырастут дети. Вот я известная актриса, так? Я много выступала, много снималась, упорно добивалась поставленных целей. Ты думаешь, лично для себя? Нет, ради детей. Некоторые думают, что главное – урвать себе побольше кусок, из-за этого даже убивают других. Это разве смысл жизни?
— Такова жизнь, что многих соблазняют материальные блага и роскошь. Как вы думаете, деньги приносят счастье?
— Никогда! Сегодня принесут, завтра нет. А кто сворует, тот все равно попадется.
— То есть вы сами не привязаны к богатству?
— Абсолютно. Мне безразлично.
— Совсем-совсем?
— Я довольствуюсь самым необходимым. Лишнего не надо. Конечно, семья есть семья, и всякие проблемы возникают. Моя пенсия и зарплаты сына и снохи уходит на квартплату и продукты, а потом они говорят, этого нет, того нет. А как же? Еще как не хватает. Тем более, у них две девочки растут, им на всякую мелочь нужны деньги. Да и учеба везде платная. Это с мальчиками проще, купил брючки и рубашки и надолго хватит.
— Если не секрет, какая у вас пенсия?
— Раньше у меня была хорошая пенсия – 23 тыс. тг, потом сократили до 16 тыс. Это, я тебе скажу, помощь моим детям. Мой старший сын получает 30 тыс. и плюс моя пенсия. Трудновато, но прожить можно. У некоторых даже на хлеб нет денег. Особенно нуждаются приезжие люди, и просто душа болит, глядя на них. Также я знаю профессоров и писателей, которые не могут оплатить квартплату. В жизни бывают такие ситуации, и от этого никуда не денешься.
У моего Таласа работа надежная, а второй сын у меня страшно боится остаться без работы. А сколько людей с двумя-тремя дипломами не могут найти работу. Вот это страшно. Воровство, убийства, грабежи – все же идет от безработицы. Не то, что молодые, уже старые люди идут на преступления, потому что холодильник у них пустой.
— Амина-апай, вы прожили целую эпоху, на ваших глазах прошло одно столетие, началось новое столетие и даже новое тысячелетие, вы пережили самую тяжелую в истории человечества войну, видели голод и холод, разруху и смерть, репрессии и восстановление и даже развал сверхдержавы – СССР. Что вы в целом думаете о сегодняшнем времени? Какое оно? Есть ли надежда на светлое будущее?
— С одной стороны, тяжелое. Понимаешь, Горбачев допустил одну большую ошибку. Прежде чем рушить Союз, надо было хорошенько подумать, как безболезненно делить республики. А то получилось резко, неожиданно, с бухты-барахты.
У нас было много стабильно работающих заводов, фабрик, после развала Союза все остановилось и мы, считай, остались на голой земле и все начали сначала. Это очень нелегко. Вообще наш народ мужественный, терпеливый.
С другой стороны, я очень рада, что дожила до независимого Казахстана. Конечно, недостатки есть и будут, ведь не сразу все строится. Я очень люблю Нурсултан-балам и желаю ему жамбылского столетия. Он очень многое делает для народа. Посмотри, какая сейчас стройка идет в стране.
Одна Астана чего стоит. Это роскошь. Скоро она будет не хуже, чем города Италии, Германии, а может, и лучше. А какая сейчас у нас прекрасная молодежь растет, а как развивается казахский язык – все это вызывает чувство великой радости. В жизни все бывает, и трудности у нас еще какие были. Вот я дожила до 84 лет и всякое повидала.
Помню, в 1932-м году во время великого голода сколько людей поумирало и какие страшные трудности были. А сколько людей – цвет нации – было расстреляно в годы массовых политических репрессий. Но постепенно все наладилось, жизнь пошла своим чередом. И сейчас будет так же, я нисколько не сомневаюсь в нашем светлом будущем.
— Вы не испытываете ностальгию по СССР?
— Нет, хотя нельзя сказать, что при советской власти было плохо. Всяко было, и плохо и хорошо.
— Плохо, когда к вам относились, как к «сестре врага народа»?
– И тогда тоже. В 1937-м году, когда моего брата, как врага народа, посадили, я была еще девчонка и в нашей семье остались 10 человек. Это был самый страшный год. Помню, когда я работала в Чиментском областном театре, на афишах не писали, что такую-то роль играет Амина Умурзакова.
Потому что я была сестрой «врага народа», понимаешь? Тогда я пошла в НКВД и сказала: «Если вы считаете, что я сестра врага народа, посадите меня или дайте мне возможность нормально работать». После этого НКВД-шники пришли в театр, провели собрание и тут я вздохнула более или менее свободно. А брата, конечно, потом реабилитировали, но к тому времени он уже потерял здоровье.
— В 20 лет мне казалось, что 40 лет – это безнадежная старость и от этой мысли меня охватывали ужас и страх. А сейчас мне кажется, что это самый прекрасный, самый чудесный, самый сладкий возраст, я очень люблю этот возраст. Знаете, апай, меня удивляет ощущение, что душа моя совершенно не изменилась и внутреннее состояние такое, как будто я еще студентка. Интересно, какое ощущение души в 80 лет?
— Такое же, как и у тебя, дочка. Душа никогда не стареет, она вечно юная. Стареет только тело. Физическое здоровье может подвести, но душа все равно берет верх. Я всегда была здоровой, а недавно, как ты знаешь, перенесла инфаркт. Но ничего, потихоньку выхожу из этого состояния, и душа радуется.
— Вы верите во Всевышнего?
— Раньше нас заставляли не верить. Сейчас, что бы я ни делала, всегда говорю, Аллах, кудай. Даже когда что-нибудь беру, говорю, БисмиЛлях. Вера в Аллаха приходит к человеку постепенно и особенно тогда, когда тебе очень плохо. Слова «Алла, Алла, жаным» как будто спасают тебя. Раньше я ходила в мечеть, сейчас не хожу по состоянию здоровья. Там очень красиво и приятно. Словно отдыхаешь от всех земных дел и суеты. А оразу я не держу. Нельзя. У меня сахарный диабет.
– Если бы заново можно было начать жизнь, чтобы вы изменили?
– Ничего. Все бы оставила так, как есть.
