Перспективы реформирования законодательства по уголовному производству в Кыргызстане /д-р Ричард Воглер, доцент/
Д-р Ричард Воглер, доцент, Суссекский университет (Великобритания) ставит вопрос, может ли существующая структура, основанная на архитектуре советской модели, воспринять реформы, необходимые для того, чтобы привести уголовное производство Кыргызстана в соответствие с его международными обязательствами по МПГПП.
II экспертного форума БДИПЧ/ ОБСЕ по уголовному правосудию для Центральной Азии (15-17 октября 2009 г., Иссык-Куль, Кыргызстан).
Перспективы реформирования законодательства по уголовному производству в Кыргызстане
Д-р Ричард Воглер, доцент, Суссекский университет (Великобритания) ставит вопрос, может ли существующая структура, основанная на архитектуре советской модели, воспринять реформы, необходимые для того, чтобы привести уголовное производство Кыргызстана в соответствие с его международными обязательствами по МПГПП.
Несмотря на бурные события недавней истории Кыргызстана, включая «тюльпановую революцию» 2005 г., а также трудности, сопровождавшие выборы 2009 г. и следовавшие за ними, реформа Уголовно-процессуального кодекса Кыргызской Республики, основанного на всесоюзной модели УПК 1958 г., не была оставлена без внимания. В 2001 г. /1/ и 2004 г. /2/ появились важные добавления, касающиеся принципа состязательности, а также имел место непрерывный поток второстепенных поправок, достигший своей кульминации совсем недавно - в реформах августа 2008 г. В список главных достижений кыргызских реформаторов можно включить отмену смертной казни /3/, меры, направленные на укрепление независимости судебной системы, новый проект Закона о прокуратуре, новый Закон об адвокатуре и программа декриминализации и гуманизации, а также намерение ввести суд присяжных. Это впечатляющий список.
В августе прошлого года группа известных кыргызских юристов, представляющих все элементы системы уголовного правосудия, посетила Суссекский университет в Англии, где я работаю, для выездной работы над законопроектом, и мои коллеги и я были впечатлены их приверженностью дальнейшим реформам и желанием признать проблемы, которые они выявили, и работать над ними. Эта целеустремленность свойственна не только маленькой группе реформаторов; есть факты, подтверждающие растущий консенсус среди юристов и других специалистов в Кыргызстане в отношении необходимости провести существенную ревизию нынешнего Уголовно-процессуального кодекса, для того чтобы отразить устремления народа в двадцать первом веке.
Я разделяю оптимизм посла ОБСЕ Маркуса Мюллера, который отметил «растущее желание уйти от советской системы уголовного правосудия» /4/. В основе этого оптимизма реалистическая оценка нынешних проблем. В 2000 г. Комитет по правам человека ООН обнаружил вызывающее беспокойство отсутствие общественной осведомленности в отношении Международного пакта по гражданским и политическим правам (МПГПП) /5/ в Кыргызской Республике и был серьезно озабочен случаями пыток, бесчеловечного обращения и злоупотребления властью со стороны сотрудников правоохранительных органов. Он настойчиво рекомендовал, чтобы правительство Кыргызстана приняло меры к тому, чтобы любой человек, арестованный или задержанный по уголовному обвинению, мог немедленно предстать перед судьей в соответствии со статьей 9(3) МПГПП, чтобы все другие аспекты права и практики Кыргызстана были приведены в соответствие с требованиями статьи 9 пакта и чтобы задержанные лица имели доступ к защитнику и возможность связаться со своими родственниками /6/. В 2004 г. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) призвала к «всеобъемлющей законодательной реформе, включая Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Кыргызской Республики», и эти проблемы не исчезли в последние годы /7/.
Дополнительные доказательства этого исходят от группы ведущих международных специалистов, которые в 2009 г. под эгидой «Инициативы верховенства права» Американской ассоциации юристов (АBА/ROLI), начали проводить систематический анализ уголовно-процессуального законодательства Кыргызстана с точки зрения его соответствия МПГПП /8/. Согласно мнению одного из специалистов, участвовавших в этой работе, Николаю Ковалеву, процедуры задержания были все еще «несправедливыми и дискриминационными» /9/, в то время как между прокуратурой и защитой существовало значительное неравенство в сборе и представлении доказательств /10/. Другой специалист, Синтия Алкон, пришла к мнению, что положения о содержании под стражей могут привести к «серьезным злоупотреблениям» /11/, и что статья 36(11) УПК, похоже, открывает дорогу системе «карманных адвокатов» (адвокатов, которых приглашают на допрос, для того чтобы «представлять интересы» подсудимого, но которые вместо этого помогают прокурору или следователю заставить подсудимого сделать признание или начать сотрудничать иным образом) /12/. И, наконец, Сара Лум высказала озабоченность отсутствием ясности в правилах, регулирующих содержание под стражей /13/. В то короткое время, которое у меня есть, я бы хотел обобщить некоторые основные проблемы, отмеченные этой международной группой, в качестве основы для дискуссии о направлении процесса реформ в Кыргызстане.
Первая проблема относится к свободе личности, которая гарантируется как статьей 9(1) МПГПП, так и статьей 16(2) Кыргызской Конституции, которая делает упор на праве гражданина на «личную свободу и безопасность». Насколько хорошо это важное обязательство отражено в уголовном производстве? Существующие положения, которые относятся к свободе от задержания, к сожалению, изложены довольно разобщенным образом в различных местах УПК Кыргызстана /14/, в то время как положения, регулирующие соответствующую процедуру, аналогичным образом фрагментарны. Что касается прав, статья 11, озаглавленная «Неприкосновенность личности», не устанавливает прямо выраженного права, но вместо этого старается оправдать заключение под стражу, исходя из расплывчатых соображений любого «основании[я], предусмотрен[ого] в настоящем Кодексе», и настаивает только на том, что «незаконно задержанные» лица должны быть освобождены. Поскольку, как будет говориться ниже, законные основания для задержания чрезвычайно широки, это не предоставляет адекватной защиты.
Точка зрения международной группы была такова, что взятые как единое целое эти статьи не обеспечивают достаточной защиты гражданам Кыргызстана от произвольного задержания, как того требует Конституция или МПГПП, и что четкая формулировка прямо выраженного «права на свободу» в УПК была бы гораздо более целесообразна.
Такую же озабоченность вызывают «основания задержания», изложенные в статье 94, которые представляются очень широкими. Мы тщетно искали критерии критического уровня подозрения, с которыми необходимо сверяться перед осуществлением задержания (в противоположность обыску /15/). Более того, лица, которые, к своему несчастью, не имеют постоянного места проживания, или которые не могут удостоверить свою личность в органах власти, могут быть задержаны. Использование задержания лишь для того, чтобы установить личность человека, является полномочием, которым широко злоупотребляют во всех юрисдикциях, где оно практикуется, так как для сотрудника полиции, производящего задержание, вопрос, верить или не верить человеку, является чисто субъективным.
С нашей точки зрения, право на свободу в такой ситуации может потерять силу только тогда, когда сотрудник полиции подозревает на разумных основаниях, что данный человек совершил или собирается совершить уголовное преступление. Учитывая, что основания для задержания в Кыргызстане очень широки, неудивительно, что ряд международных наблюдателей отмечает, что злоупотребления полномочиями на задержание, а также взяточничество широко распространены /16/.
Еще одной проблемой было то, что УПК не предоставляет четких инструкций сотрудникам полиции, производящим задержание, относительно необходимости сообщать подозреваемым об их правах. Очевидно, что каждый «задержанный» немедленно становится «подозреваемым» по статье 39(1(2) и тем самым получает право воспользоваться преимуществами всех прав, перечисленных в статье 40, включая право «знать, в чем он подозревается», статья 40(1)(1), и «получить копию списка своих прав», статья 40(1)(3). Однако эти права не увязаны с конкретным временем их применения, и не дается указания на то, что уведомление о правах должно иметь место немедленно во время задержания, как того требует статья 9(2) МПГПП.
По сути дела, ясно, что многие из других прав статьи 40 (таких как «знакомиться с протоколами следственных действий» по статье 40(1)(10) не могут быть осуществлены немедленно. У следователей также есть обязанность по статьям 58 и 172 разъяснить «участвующим в деле лицам их права», но опять нет указания на то, когда и как это должно быть сделано. Более четкие, предписанные законом инструкции в отношении процедуры уведомления о правах и выбора конкретного времени для этого, а также специфической природы этих прав было бы очень полезным.
В 2007 г. широко и с одобрением сообщалось о том, что ответственность за санкционирование постановлений об обыске и других подобных досудебных приказов была переведена от органов прокуратуры к судебным органам /17/.
К сожалению, из-за материально-технических проблем, связанных с количеством дел на рассмотрении у судей, эти полномочия в настоящее время были возвращены назад в прокуратуру, что является явным нарушением международных положений о правах человека, которые требуют, чтобы такие решения принимались независимой судебной властью.
Досудебное содержание под стражей также явилось предметом существенной озабоченности международной группы.
В 2000 г. Комитет по правам человека выразил свое беспокойство по поводу количества лиц, содержащихся в системе досудебного содержания под стражей в Республике Кыргызстан, некоторые из которых содержались incommunicado. К сожалению, условия в тюрьмах Кыргызстана продолжают значительно отставать от норм, принятых на международном уровне, а заключенные страдают от скученности, нехватки продовольствия и медикаментов, низкого уровня обеспечения медицинских услуг/ профилактики заболеваний, отсутствия теплоснабжения и других необходимых вещей.
Еще в 2003 г. Министерство юстиции признало, что в тюрьмах имел место неприемлемо высокий ежегодный уровень смертности, преимущественно в результате болезней и неполноценного питания /18/, в то время как беспорядки в тюрьмах приводили к ожесточенным столкновениям со специальными военизированными подразделениями /19/. Более того, Комитет по правам человека пришел к заключению, что основания для санкционирования досудебного содержания под стражей не были исчерпывающе перечислены в существующих законах, и наблюдалось отсутствие судебного контроля над продлением срока содержания под стражей /20/. Критика отсутствия судебного контроля была также озвучена ОБСЕ еще в 2004 г. /21/. Несмотря на то, что серьезные проблемы, касающиеся обращения с задержанными лицами, сохраняются /22/, появилось несколько важных изменений, которые до некоторой степени улучшили ситуацию. Нынешние процедуры по досудебному содержанию под стражей так, как они представлены в главе 12 УПК, отражая положения статьи 18(3) Конституции Кыргызстана, являются намного более четкими и последовательными, чем положения по задержанию. Процент случаев досудебного содержания под стражей для дальнейшего расследования, которые, как сообщается, имели место в тюрьмах Кыргызстана, составил 20,8% в 2008 г. /23/, по сравнению c 21% в США и 16,2% в Англии и Уэльсе.
Однако одним из самых серьезных и постоянных объектов критики в УПК Кыргызстана является сохранение положения о «дополнительном расследовании». Статья 358 и следующие за нею статьи рассматривают окончательность принятия решения судами Кыргызстана и принцип Res Judicata. Однако известная статья 34(2)(11), которая все еще в силе, дает право прокурору «возвращать уголовное дело следователю с указаниями о восполнении пробелов следствия».
Это еще один советский пережиток, который позволял (и в Республике Кыргызстан продолжает позволять) прокурорам изымать дела из судебного процесса во время слушания, когда становится ясно, что доказательства не достаточны для осуждения, и держать подсудимых в состоянии неопределенности до того момента, когда дальнейшие доказательства не будут обнаружены. Это положение, кроме того, что оно способствует необыкновенно низкому уровню раскрываемости преступлений в 1%, что вызывает беспокойство /24/, находится чрезвычайно явным нарушением презумпции невиновности, определенным в статье 14(2) МПГПП.
В данном коротком выступлении было невозможно предложить более чем краткий обзор некоторых наиболее важных проблем, с которыми встречаются реформаторы в области уголовного правосудия в Кыргызстане.
Каждая из этих проблем заслуживает более широкого обсуждения, чем то, что я был в состоянии предложить, и есть много других важных областей права, которые привлекли внимание тех людей, которые были вовлечены в процесс реформ. Идут дебаты, например, по вопросу о том, должна ли прокуратура осуществлять свою нынешнюю роль «общего надзора», или же она должна сузить свою деятельность до уголовного преследования, как в большинстве европейских стран. Также поистине совместима ли бюрократическая и односторонняя природа нынешнего досудебного этапа с обязательствами по статье 18(1) УПК, гласящими, что все уголовное судопроизводство должно осуществляться на основе принципов состязательности и равноправия сторон?
Однако это выступление не задумывалось как пессимистический обзор. Как я сказал вначале, был достигнут огромный прогресс, и есть огромное желание осуществлять дальнейшие реформы, еще более впечатляющее, потому что оно исходит от всех частей системы уголовного правосудия. Самый главный вопрос, который должен быть решен, состоит в том, может ли существующая структура, основанная на архитектуре советской модели, воспринять реформы, необходимые для того, чтобы привести уголовное производство Кыргызстана в соответствие с его международными обязательствами по МПГПП. Или же традиции и практика нынешней системы должны быть переработаны, как в других странах, перед которыми стоят аналогичные проблемы, в полностью новый УПК, разработанный на совершенно других оснополагающих принципах.
Литература
1. Закон 55 от 22 июня 2001 г.
2. Закон 47 от 24 марта 2004 г.
3. Хотя политики высокого ранга, включая министра внутренних дел Молдомусу Конгатиева, призывают к его восстановлению. https://news.bbc.co.uk/1/hi/8275345.stm.
4. Press Release, OSCE, Criminal Justice Reform Moves up the Political Agenda in Kyrgyzstan with OSCE Conference, (January 25, 2004).
5. К которому Кыргызская Республика присоединилась 7 октября 1994.
6. Concluding Observations of the Human Rights Committee, Kyrgyzstan, U.N. Doc. CCPR/CO/69/KGZ (2000).
7. Bureau of democracy, Human rights and labor, U.S. Department of State, advancing freedom and democracy reports, Kyrgyz Republic (May 23, 2008).
8. https://www.abanet.org/rol/news/news_kyrgyzstan_criminal_procedure_code_analysis.shtml.
9. Kovalev, N. (2009).
Assessment of Kyrgyz Criminal Procedure Legislation. Washington, ABA/Rule of Law Initiative. P. 5.
10. Там же, с. 19.
11. Alkon, C. (2009). An Assessment of Kyrgyz Criminal Procedure Legislation. Washington, ABA/Rule of Law Initiative. P. 2.
12. Там же, p. 7.
13. Lum, S. J. (2009). An Assessment of Kyrgyz Criminal Procedure Legislation. Washington, ABA/Rule of Law Initiative. P. 24.
14. В частности, в главах 2 («Принципы»), 6 («Участники») и 11 («Задержание»).
15. Статьи 185(1), 184(1) и 96.
16. NCBY, Kyrgyzstan human rights report, доступно на https://www.ncbuy.com/reference/country/humanrights.html?code=kg&sec=intro.
17. American bar association. Europe and Eurasia, доступно на https://www.abanet.org/rol/europe_and_eurasia/.
18. NCBY Kyrgyzstan human rights report. Указ. соч.
19. Ethan Wilensky-Lanford, Kyrgyzstan Quiets Two Prisons; Troops Kill 4 Inmates in Battles, New York Times, November 2, 2005.
20. Concluding Observations. Указ. соч., пункт 9.
21. A Workshop on Reform of the Kyrgyz Criminal Justice System. Ankara, May 21, 2004 (IRIN)
22. Amnesty International, 2007 г. Указ. соч.
23. Kyrgystan. World prison brief. Kings College, London, доступно на https://www.kcl.ac.uk/depsta/law/research/icps/worldbrief/wpb_country.php?country=99.
24. United Nations Office on Drugs and Crime, Centre for International Crime prevention, Questionnaire for the Seventh United Nations Survey on Crime Trends and Operations of Criminal justice systems, Covering the period 1998-2000, 240-241. Доступно на https:// www.unodc.org/unodc/crime_cicp_survey_seventh.html.